![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Чтоб их убивать сподручней было
Aug. 28th, 2016 07:18 amВ детстве я прочитала повесть Якова Тайца "Под горой Гедемина". Там рассказывается про десятилетнего москвича Мишу, который приезжает в только что освобожденный от фашистов Вильнюс и знакомится с польскими и литовскими ребятами. А еще вот с таким таинственным мальчиком:
"Начальник обедал в госпитале, а для Миши дядя Корней приносил обед во флигелёк.
Однажды он пришёл не один. За тесёмку его халата держался маленький мальчик, лет шести-семи, с большой стриженой чёрной головой и чёрными, как уголь, глазами. На нём тоже был халат. Рукава были на три четверти закатаны, а подол, чуть ли не до половины подшитый, тянулся по полу.
[...]
Дядя Корней сказал:
— А вот это, познакомьтесь, самый главный наш пациент — Зеличок.
Услыхав своё имя, мальчик подошёл к Мише, протянул лёгкую, сухонькую ручку и нараспев произнёс:
— Зе-лин-ке.
[...]
— А по-русски ты умеешь? — спросил Миша.
Мальчик поднял на дядю Корнея свои большие блестящие чёрные глаза и, сильно картавя, старательно произнёс:
— Умею. Зд'авствуйте! Да зд'авствует К'ас-ная А'мия! У'а!
— Ура! — подхватил Миша. — Молодец!
— Видишь, какие мы умники, — сказал дядя Корней и погладил Зеличка по макушке. — Сейчас-то мы уж гладкие стали. А какой он был, когда его подобрали! Кожа да косточки.
— А где ж вы его нашли, дядя Корней? — спросил Миша, выуживая из котелка жирное мясо.
— Да тут неподалёку. Страшун-улица есть такая. Вот уж подлинно что Страшун-улица!
— Я знаю, — подхватил Миша. — Я там был, дядя Корней. Я там чуть не заблудился.
— А нехитрая штука там и заблудиться. Переулков этих, закоулков, ну-ну! — Дядя Корней махнул рукой. — А ты, сынок, туда не ходи. Ведь фашисты что сделали? Как вошли в город, так загнали туда, в те закоулки, шестьдесят тысяч душ…
— А зачем, дядя Корней? — спросил Миша, дуя на горячие щи.
— Зачем? Да как тебе сказать…
Дядя Корней помолчал, потом пригнулся к Мише и тихо сказал:
— Чтоб их убивать сподручней было, вот зачем!
Миша испуганно уставился на дядю Корнея и выкрикнул:
— За что?
Дядя Корней оглянулся на Зелёненького. Мальчик нашёл на столе бинокль и забавлялся, приставляя его к глазам то одной, то другой стороной.
— Какой там — за что, — сказал дядя Корней. — Убивали ни за что. Всех подряд — старых да малых, женщин, младенцев, — никого не щадили!
[...]
— И… никто… не спасся? — спросил Миша.
— Да почитай что никто, — отозвался тихо дядя Корней. — Зеличка нашего знаешь где нашли?
— Где?
— Вот, слушай. Фашисты, когда им отсюда отступать пришлось, решили напоследок всех, кто ещё остался на Страшун-улице, прикончить. Пошли по домам. А мать Зеличка слышит — идут. Куда спрячешься? Фашисты везде найдут. Вот её надоумило. Скатерть со стола сняла, завернула сына в скатерть — и на стенку, на гвоздик. Он затаился в узле, молчит. Фашисты ворвались, мать убили, а на узел второпях и не обратили внимания. Так наш Зеличок и уцелел".
И только спустя годы я поняла, кто были эти "шестьдесят тысяч душ", и за что их, на самом деле, убивали. Бедный, бедный Тайц с этим вынужденным подмигиванием, с этим черноглазым картавым мальчиком, с этим пеплом Клааса, которым невозможно поделиться.
"Начальник обедал в госпитале, а для Миши дядя Корней приносил обед во флигелёк.
Однажды он пришёл не один. За тесёмку его халата держался маленький мальчик, лет шести-семи, с большой стриженой чёрной головой и чёрными, как уголь, глазами. На нём тоже был халат. Рукава были на три четверти закатаны, а подол, чуть ли не до половины подшитый, тянулся по полу.
[...]
Дядя Корней сказал:
— А вот это, познакомьтесь, самый главный наш пациент — Зеличок.
Услыхав своё имя, мальчик подошёл к Мише, протянул лёгкую, сухонькую ручку и нараспев произнёс:
— Зе-лин-ке.
[...]
— А по-русски ты умеешь? — спросил Миша.
Мальчик поднял на дядю Корнея свои большие блестящие чёрные глаза и, сильно картавя, старательно произнёс:
— Умею. Зд'авствуйте! Да зд'авствует К'ас-ная А'мия! У'а!
— Ура! — подхватил Миша. — Молодец!
— Видишь, какие мы умники, — сказал дядя Корней и погладил Зеличка по макушке. — Сейчас-то мы уж гладкие стали. А какой он был, когда его подобрали! Кожа да косточки.
— А где ж вы его нашли, дядя Корней? — спросил Миша, выуживая из котелка жирное мясо.
— Да тут неподалёку. Страшун-улица есть такая. Вот уж подлинно что Страшун-улица!
— Я знаю, — подхватил Миша. — Я там был, дядя Корней. Я там чуть не заблудился.
— А нехитрая штука там и заблудиться. Переулков этих, закоулков, ну-ну! — Дядя Корней махнул рукой. — А ты, сынок, туда не ходи. Ведь фашисты что сделали? Как вошли в город, так загнали туда, в те закоулки, шестьдесят тысяч душ…
— А зачем, дядя Корней? — спросил Миша, дуя на горячие щи.
— Зачем? Да как тебе сказать…
Дядя Корней помолчал, потом пригнулся к Мише и тихо сказал:
— Чтоб их убивать сподручней было, вот зачем!
Миша испуганно уставился на дядю Корнея и выкрикнул:
— За что?
Дядя Корней оглянулся на Зелёненького. Мальчик нашёл на столе бинокль и забавлялся, приставляя его к глазам то одной, то другой стороной.
— Какой там — за что, — сказал дядя Корней. — Убивали ни за что. Всех подряд — старых да малых, женщин, младенцев, — никого не щадили!
[...]
— И… никто… не спасся? — спросил Миша.
— Да почитай что никто, — отозвался тихо дядя Корней. — Зеличка нашего знаешь где нашли?
— Где?
— Вот, слушай. Фашисты, когда им отсюда отступать пришлось, решили напоследок всех, кто ещё остался на Страшун-улице, прикончить. Пошли по домам. А мать Зеличка слышит — идут. Куда спрячешься? Фашисты везде найдут. Вот её надоумило. Скатерть со стола сняла, завернула сына в скатерть — и на стенку, на гвоздик. Он затаился в узле, молчит. Фашисты ворвались, мать убили, а на узел второпях и не обратили внимания. Так наш Зеличок и уцелел".
И только спустя годы я поняла, кто были эти "шестьдесят тысяч душ", и за что их, на самом деле, убивали. Бедный, бедный Тайц с этим вынужденным подмигиванием, с этим черноглазым картавым мальчиком, с этим пеплом Клааса, которым невозможно поделиться.
